ГЕОГРАФ ГЛОБУС ПРОПИЛ

Роман Алексея Иванова стал главным героем прошедшего «Пространства режиссуры». На фестивале состоялся показ двух спектаклей омского и пермского драматических театров и долгожданная российская премьера одноименного фильма Александра Велединского, уже получившего главный приз «Кинотавра» и другие кинонаграды. Марта Пакните пробует разобраться в разностях режиссерского подхода.

Виктор Служкин – этакий Гамлет 90-х, не вписывающийся в существующие схемы то по обстоятельствам, то по собственным соображениям «святости», находится в некотором жизненном затруднении и устраивается работать учителем географии в одну из средних школ Закамска. С женой у него не клеится, конфликт со взрослым окружением, приятелями, более хваткими и устроенными более просто, чем философствующий интеллигент, обостряется нешуточными стычками с учениками, которых Служкин саркастически именует «зондеркомандой» (по аналогии со спецотрядами нацистской Германии). Внутренний кризис горе-учителя обостряется внезапно вспыхнувшей любовью к ученице.

По словам драматурга Ксении Гашевой, работавшей над адаптацией текста для пермской постановки, в романе есть три круга конфликтов. Первый – сюжет, связанный с детством и юностью героя, состоящий из воспоминаний. Второй круг — конфликт с окружением, в котором он не находит понимания, и местом, где он живет, депрессивным постсоветским бытом. Ключевой конфликт связан с походом: смысл всего второго действия  — это и есть поход, в который Служкин отправляется со своими учениками. Именно в этот момент расставляются все акценты, разъясняются отношения между персонажами, происходит кульминация и развязка: дети самостоятельно преодолевают смертельно опасные скалистые пороги реки, переживая таким образом опыт взросления.

Очевидно, что литературный материал – крепкий орешек и для режиссера, и для драматурга. Визуальные средства кино позволяют многое: в фильме Александра Велединского есть и потрясающие панорамные виды на Усьву, и впечатляющие мощью прибрежные скалы, и холмы, покрытые прозрачным лесом – Урал, который так любит и воспевает сам Алексей Иванов. Но как изобразить ключевой момент драматургии – поход и сплав по крутым порогам реки — на сцене театра? Текст Алексея Иванова самобытен и крепко собран, или, как говорят драматурги, «плотно написан» – он оставляет режиссеру не так уж много пространства для интерпретации. Здесь каждый идет своим путем.

Кинорежиссер Александр Велединский старается отойти от изображаемого в романе времени, не акцентируясь на «лихих 90-х», он показывает средний город постсоветской России, выживающий на остовах полуразрушенного производства. Режиссер не гонится за точностью и исторической достоверностью в деталях: если в театре Будкин вооружен огромной первобытной мобилой (маркер времени), то в фильме географ снимает на свой телефон сентиментальные видео, а «зондеркоманда» сдает смартфоны перед контрольной, что гораздо понятнее кинозрителю.

Виктор Служкин для Велединского – вневременной герой, пополнивший список «лишних людей» русской литературы. По логике режиссера, мы живем в стране, где часто бывают темные времена, а значит, исключительный герой может появиться когда угодно. Сам режиссер признается, что для него это больше история о любви, нежели о времени, но не о любви буквальной, конкретной, учителя к ученице, а любви ко всему сущему – ею герой наделен как базовым качеством. В остальном, за исключением актерских находок, фильм довольно точно иллюстрирует книгу, в которой достаточно глубины и сюжетных линий, чтобы избежать лишних передергиваний на экране. Вот он, географ – такой же, как и в романе, только немного старше. Киноязык и бытовые детали, пойманные камерой, подсказывают нам, в каком мире он живет: вот невероятный закатный вид на затон, перегнувшийся через реку мост, а вот потрепанное раскладное кресло, куда он выселен женой, усталое лицо Нади, маленькая Тата, укоризненный взгляд Маши Большаковой, гримаса лоботряса Градусова.

Текст Иванова — это находка для сценариста: диалоги между героями придумывать не нужно, их более чем достаточно в книге, остается только выбрать самые характерные. Время, чуть приближенное к нашим дням, удачно обыгрывается Велединским: песни школьников в электричке превращаются в русский рэп на стихи Пушкина, а вести о скверном поведении географа приходят Угрозе Борисовне через «Ютьюб», в виде клипа, снятого «зондеркомандой» в походе и во время игры в покер. Кроме улиц Перми и природы края в фильме есть место и пермской культурной ситуации: арт-объект Бориса Матросова «Счастье не за горами» становится досадным символом происходящего и безмолвной надеждой на лучшее, а Будкин устраивается помощником министра культуры, в связи с чем дарит Служкину каталог музея современного искусства PERMM.

Театралы, напротив, предпочитают дать фактуру советского, чтобы обозначить ситуацию и подчеркнуть исключительность героя в заданных реальностью обстоятельствах. У Елены Невежиной это алые пионерские галстуки и лозунг «Учиться, учиться, учиться», обрамляющий сцену (сценография Дмитрия Разумова). Через эту призму советского Елена Невежина и предлагает нам смотреть на время и на героя, искать истоки происходящего «сегодня» в недавнем прошлом. Чтобы подчеркнуть временной контекст Невежина оттеняет главного персонажа лирическим «двойником» – реплики артистов то и дело перемежаются песнями Чижа в исполнении воображаемого ВИА «Молодость» (хриплый баритон Олега Шапкова и ансамбль).

Спектакль Елены Невежиной – ностальгическое высказывание о периоде жизни целого поколения — непростом, но полном надежд на перемены. Это постановка об уже свершившемся, поэтому столь важную роль здесь играет время. Наслоение живых и точных диалогов персонажей о том, как было и есть, воспоминаний (о смерти Брежнева, например), вневременных философских шуток-присказок фигляра Служкина и щемящих душу текстов Чижа создают необходимый угол зрения, объем, для того, чтобы взглянуть на прошлое с определенной дистанции, осмыслить его. Единая музыкальная канва делает спектакль цельным и придает ему глубоко лиричное звучание.

Текст Алексея Иванова в постановке Максима Кальсина (Омский государственный академический «Пятый театр») живет немного иначе: это касается отбора литературного материала для постановки, который повлиял на расстановку драматургических акцентов. В Перми с текстом Алексея Иванова, вооружившись острым скальпелем, работала драматург Ксения Гашева, в результате, многие отрывки текста, знание которых необходимо для понимания взаимоотношений героев, были сокращены до емких коротких историй, вскользь упоминаемых артистами.

Максим Кальсин пошел другим путем, показывая красочные зарисовки из советского детства Служкина и его приятелей, которые объясняют зрителю сложившийся порядок вещей и жизненную философию географа, неудачливого по общим стандартам и чурающегося всего мирского. Если на пермской сцене после короткого пролога мы почти сразу видим «зондеркоманду», где по-настоящему зажигает молодой состав труппы, то в первом действии омской постановки все внимание направлено на взаимоотношения Служкина, Будкина, Колесникова и изматывающие полуромантические игры женщин – Ветки, Сашеньки Руневой и Киры Валерьевны. 

В воплощении характеров наиболее ярких героев книги Елена Невежина и Максим Кальсин совпали: в омском спектакле Будкин – счастливый обладатель малинового пиджака и «Вольво» (Алексей Погодаев), в пермском он тоже с «распальцовкой» (Артем Орлов). Ветка всюду предстает этакой женщиной-вамп, авантюрной и взбалмошной, любящей выпить, затянутой в безвкусную лакированную кожу и колготки с люрексом – эмоциональную и подвижную героиню режиссеры показывают гротескно. Сашеньку Руневу играют актрисы с разным опытом, Ксения Данилова из младшего состава труппы Театра-Театра и Анастасия Лукина, но у обеих получается хрупкая и неустойчивая девушка с романтическим «прибабахом». Надя традиционно пилит Служкина. Эти герои почти не могли быть другими – они написаны у Иванова слишком однозначно. В пермской постановке «пожертвовали» Кирой Валерьевной, с шармом сыгранной Марией Старосельцевой у омичей, зато на сцене есть Тата, которая одним своим присутствием делает фразу географа «Желать начать все сначала – это желать исчезновения нашим детям» отрезвляющей и отягчающе очевидной.

А вот Виктор Служкин увиден режиссерами по-разному. В омской интерпретации Служкин выглядит гораздо более жизнерадостным человеком, его шутки-прибаутки звучат задорно, в нем маловато экзистенциальной тоски, в то время как пермский географ за эти шутки хватается как за последнее спасение, как и в романе, он «заранее на все согласен» и придерживается принципа невмешательства в происходящее. Виктор Служкин, точно сыгранный Константином Хабенским в фильме Велединского, пронзителен и тоже достаточно потрепан жизнью, кроме того, он гораздо старше персонажа книги, что смещает акценты в сторону кризиса среднего возраста. Еще до официальной премьеры фильма кинокритики упрекнули героя Хабенского в том, что он совершенно не изменяется, не проходит никакого пути, но ведь Служкин дан нам уже сформировавшимся героем, и взрослеет в романе не он – для этого здесь есть школьники.

Безусловно, пермяки подают текст иначе, очень осмысленно произнося каждое слово. Им хорошо знаком этот контекст, да что говорить, «родные стены» помогают. Чтобы уместить на сцене объемное литературное произведение, пришлось не только безжалостно резать текст, принося в жертву некоторые сцены, но и поработать над подачей: в обоих спектаклях артисты динамично переключаются от одного к другому, в чем им помогает функциональная сценография. Иногда в ходе такого монтажа артисты внезапно выныривают из одного времени в другое, что еще больше обнажает постмодернистское начало в тексте.

С главной сложностью постановки – изображением похода, режиссеры идут в одном направлении: у Елены Невежиной это плот, то и дело накреняющийся на речных порогах, подвешенный над сценой (в особенно экстремальные моменты пенная пушка покрывает героев слоем брызг), а у Максима Кальсина – катамаран и имитация реки (на сцене физически присутствует вода). Это довольно опасный момент, где крайне сложно не уйти в буквальность и найти игровое решение.

Несмотря на то, что пермяки в этом эпизоде выглядели убедительнее и на протяжении всей постановки более точно работали с текстом романа, в омском спектакле, более игровом, условном и безотносительном к географии, есть множество ярких сценических находок. Если пермяки хорошо и к месту поют, то у омичей это достойно поставленные и темпераментные танцы (хореография Ирины Горе), через которые визуализируются непростые отношения героев и те сцены, которые в обычной жизни остаются за закрытой дверью. Оба режиссера используют и мультимедийные решения: у Невежиной это карта Пермского края, меняющаяся по ходу движения туристов, у Максима Кальсина – узнаваемые телевизионные заставки первых постсоветских лет и городские пустыри.

В следующем эпизоде та же слишком очевидная вода, изображающая в омском спектакле реку, очень удачно и неожиданно для зрителя обыгрывается в темпераментном танце Маши Большаковой (Мария Токарева) и географа (Евгений Фоминцев), поставленном в лучших традициях современной хореографии. Артисты танцуют прямо в воде на фоне мультимедиа-проекции, красивый пластический рисунок, брызги и нарастающее противостояние создают на сцене настоящую магию, передают драму, сложное движение Маши и географа друг к другу и отторжение героев, происходящее позже. Хороши и пластические зарисовки в начале спектакля, изображающие публику в электричке, прибывающей на «Пермь Вторую».

Каждый из трех режиссеров нашел свой подход к сложному тексту: через изображение времени и ностальгическую ремарку, скрупулезную визуализацию написанного и поиск «универсального» русского героя, образность и фактуру советского. Три разных версии «Географа» показывают способность текста к интерпретации и то, каким широким может быть пространство режиссуры.