БЕРЕГИНЯ

8 и 9 апреля в «Пятом театре» состоится премьера музыкально-пластического спектакля «Берегиня» (12+), основанного на этнике и фольклоре. Подробнее о том, как идет его подготовка, в интервью с Игорем Григурко.

Спектакль построен на 20 народных и авторских песнях, которые прозвучат в живом актёрском исполнении.

Идея постановки пластического спектакля возникла в театре в тот период, когда рождались творческие планы на нынешний сезон. Именно тогда на «Ещё один» фестиваль независимых театров, организованный омским ЦСД, приехал для проведения мастер-класса по актёрской пластике Игорь Григурко, которого омичи помнят и как создателя театра пластической драмы «ЧелоВЕК», и как режиссёра по пластике в некоторых спектаклях Академического театра драмы, и как худрука ТОП-театра. Состоялось обсуждение возможного сотрудничества, а уже в этом году Игорь Леонидович приступил к постановке.

С ним работает интересная команда. Хореограф Артур Ощепков, как и Игорь Григурко, получил профессиональное образование в Улан-Удэ. В качестве хореографа ставил спектакли в театрах Новосибирска, Ярославля, Воронежа, Санкт-Петербурга. В Москве работал с вахтанговским театром, с «Ленкомом», с театром Романа Виктюка, с режиссером Владимиром Мирзоевым и другими.

Аранжировщики музыкального материала — музыканты, работающие в драматическом театре Улан-Удэ, Анастасия Дружинина и Юрий Банзаров. Для Игоря Григурко как постановщика было особенно важно, что аранжировщики — из драматического театра: «Мне нужны были именно театральные музыканты. Это будет очень современное звучание, но не клубное или эстрадное, а театральное. Они как раз замечательно это чувствуют», — считает Игорь Леонидович.

В подборе музыкального материала постановщику помогает также Евгения Амарцева из этно-проекта «KANVA», она же как приглашённая актриса будет исполнять в одном из составов главную роль Берегини.

«Это очень интересный человек. Когда она зашла, я сразу сказал — вот она, Берегиня», — говорит режиссёр.

Художником по костюмам выступает известная в Омске художник-дизайнер Анна Долганева.

Подробнее о том, как идёт подготовка спектакля, который можно будет увидеть через месяц, рассказал сам Игорь Григурко.

— Игорь Леонидович, спектакль «Берегиня» был одной из последних омских постановок театра «ЧелоВЕК»…

— Да, по-моему, последний спектакль.

— Я его не успела, к сожалению, посмотреть, до отъезда театра в Петербург, но читала, что в спектакле «Берегиня», который Вы ставите сейчас, многое изменилось: будет написан другой музыкальный материал. Хотелось бы понять, почему?

— Честно скажу: то, что мы тогда сделали, оставляло у меня ощущение, что этого недостаточно, это не то, чего хотелось бы. Это первое. Второе: тот спектакль возник семнадцать лет назад, сейчас я стал старше, в моем отношении к жизни изменились приоритеты. И самое главное — этот спектакль создаётся не актёрами пластического театра, не танцовщиками, а именно драматическими артистами, которые ещё и петь будут «вживую». Для них это абсолютно новое — мыслить движением. Они принимают это, им это интересно.

— А что значит — мыслить движением? В чём разница между драматическим актёром и актером, работающим в пластическом жанре? Как Вы это объясните?

— Драматический актёр идёт, как правило, от слова, от конкретного разбора психологии героя. Очень редко бывают драматические актёры, которые существуют именно в «визуальном моменте», потому что это другое воспитание. Для них движение, песня, вокал — это вспомогательные вещи, нструменты, которые дают некие краски для образа. Здесь же на первом месте — знак, пластическая форма движения, визуальное восприятие пространства. Е ли у драматического актёра на первом месте — язык, слово, текст, то здесь — ижение, пластика, тело. Вот такое отличие.

— Обычно работа над драматическим спектаклем начинается с «застольного периода» — читки и разбора текста, а у Вас с чего она началась?

— У нас — с либретто.

— То есть, Вы сначала разбирали историю за столом?

— Нет. Мы прочитали либретто, затем я рассказал историю, сделав акцент на смысловых значениях давно известных ритуалов. Например, мы говорим, провожая кого-то: «Скатертью дорога», — имея в виду, мол, иди отсюда. А на самом деле у этих слов совсем другой смысл. Когда в рекруты, то есть, в солдаты, отправляли молодых ребят, то после прощального застолья скатерть снимали со стола и стелили на дорогу, по которой уходили, для того, чтобы они потом вернулись. Поэтому «скатертью — дорога» означает «чтобы ты вернулся живой и невредимый». Вот смысл. Вот так мы и разбирали понятия народной культуры, которые уже забываются, потому что этот материал — на стыке язычества и христианства. Я им рассказывал об обрядах, о ритуалах, но говорил, что настоящие обряды мы не имеем права делать на сцене. Каждую песню мы разбираем: про что, зачем, какова задача. И каждое движение не механически исполняется — они понимают, почему они это делают. Соответственно, когда они понимают, они вкладывают определённую энергию, придавая движению определённую эмоциональную характеристику.

— Сейчас в конце репетиции Вы два раза повторяли одну сцену. Один раз — просто под «минусовую» музыку, второй раз — с вокалом, то есть, добавлялось слово. И мне кажется, что актёры были более выразительны во второй раз.

— Здесь на самом деле будет «минусовка», потому что актёры будут петь вживую. Не во всех песнях, но будут. У этой команды драматических актёров такая возможность есть. Вы верно заметили, что когда был текст, зазвучал его смысл, обретая голосовой энергетический посыл. И у артистов всё по-другому получалось. Я поставил фрагмент с текстом специально для актрис, чтобы они могли впитать в себя идею того, что делают пластически: почему они так бегут, почему они так встают. Голос, текст передают очень важный смысл, особенно на первом этапе работы. Но в спектакле эта же песня будет исполняться вживую.

— Мне кажется, они с каким-то бесстрашием вошли в эту работу…

— Да, вот это мне в них нравится: они это приняли с удовольствием. Я вижу, как им сложно, вижу, как они устают — мы сейчас без выходных репетируем. Это будет совершенно новый для них шаг, потому что в этом направлении театра они раньше не работали.

— Но ведь актёры «Пятого театра» очень музыкальные: поют, танцуют…

— Да, где-то поют, где-то танцуют, но это происходит в драматических спектаклях, где в основе стоит пьеса. Музыкально-пластический спектакль — совершенно другое направление, где вместо вербального используется визуальный язык, язык тела. Интересно ещё и то, что в спектакле заняты актёры другого времени, другого поколения. Если в «моё» время у актёров было одно мировоззрение, то у этих молодых людей — совершенно другое.

— А в чём разница?

— Огромная разница в той среде, в которой они сейчас живут. Тогда — начало двухтысячных годов, а сейчас уже две тысячи двадцатые. Это огромные отличия как социальные, так и культурные. Сейчас есть возможность увидеть разные театральные направления и даже в это включиться. Раньше это, конечно, было для нас намного сложнее. Сейчас совсем другие возможности, и ребята более смелые и в хорошем смысле более наглые. Но при этом они чувствуют, что пласт, который мы сейчас затрагиваем, пропущен в их жизни. И они хотят это узнать, у них есть желание попробовать.

— Именно к народной культуре прикоснуться?

— Да, потому что это корни, они заложены в нас. Это культурный код. И что бы ни говорили, рано или поздно мы к этому приходим. А потом, есть момент, когда ты слышишь народную песню, и что-то «ёк!» — потому что это та зашифрованная информация, которую в тебя заложили при рождении.

— Да, это попадает в сердце! Как происходил сбор материала? Кто это всё собирал?

— Я никогда в фольклорные экспедиции не ездил, не было для этого ни времени, ни ресурсов, но сейчас фольклористы выкладывают в сеть то, что они нашли в экспедициях. И я открыл для себя очень много интересных вещей: забайкальские песни, которые я, долго прожив там, никогда не слышал, омские народные, которые меня поразили. Из этого и составлялась история. Плюс консультация Евгении Амарцевой, которая мне очень помогла. В частности, там будет в начале и в конце колыбельная песня авторства Жени. Также есть авторская песня Людмилы Глуховой в эпизоде рождения. И были какие-то совершенно невероятные вещи: у нас есть в конце сцена, которую мы называем «поминальная» — поминают усопших воинов. Тогда, 17 лет назад, была одна песня, и вдруг я обнаружил совершенно другую, она тоже называется «Колыбельная», но когда я её услышал, мне стало так жутко и страшно! Я подумал, что она как раз и может быть «Поминальной», потому что там есть соединение «нижнего» мира и «верхнего» мира, а между ними — человек, он эти миры объединяет.

— Музыкальная аранжировка тоже будет новая?

— Да. Полгода назад я был в Улан-Удэ и увидел премьерный спектакль муниципального театра танца, где музыку написали Юрий Банзаров и Анастасия Дружинина. И я понял: буду работать с этими ребятами.

— Когда ваш театр уехал в Петербург, там, как мне кажется, с заинтересованным ожиданием вас приняли, по крайней мере, я читала в «Петербургском театральном журнале» такое мнение: это театр, который опровергает мысль, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись». Потому что восточные культурные корни с одной стороны, с другой стороны — европейская культура, которые в нем сошлись. Ваш учитель Нелли Дугар-Жабон профессиональное образование получила в Ленинграде у легендарного Леонида Якобсона…

— Потом сценический бой ей преподавал Черноземов, классическую пантомиму – Елена Маркова, заставшая в шестидесятые годы пик развития школы Ежи Гротовского. У Марковой был экспериментальный курс классической пантомимы, который был первым и последним, на нем учился Вячеслав Полунин. Нелли Петровна Дугар-Жабон говорила: «Восток — это традиции, а Запад — это эксперимент и новация. И когда ты их соединяешь, получается что-то неожиданное и новое». То есть, базируешься на традиции, включая сюда какие-то новые экспериментальные вещи, и тогда возникает неожиданная форма, которой ты раньше не видел, не чувствовал, а тут раз — и возникает. И из неё потом дальше вырастают какие-то новые направления, формы, и так строится спектакль.

— Судя по тому, что я сегодня увидела на репетиции, театр идёт именно в этом направлении, Вы его ведёте. И главное — ребята бесстрашно в эту историю вступили и хотят развиваться, хотят идти вперёд…

— Я им, шутя, говорю: «Вы только по щиколотку вошли в эту реку, ещё не знаете, что с вами будет дальше». Мы сегодня первый раз вышли на сцену, ни декораций, ничего нет — ни щитов, ни канатов, ещё и не пели. И когда это начнётся — вот тогда я посмотрю! Потому что полтора часа, практически не выходя со сцены, это непросто. Мы сейчас и на выносливость упражнения тоже делаем, чтобы они научились распределяться. В драматическом спектакле можно сказать монолог или диалог, а потом дать себе маленькую передышку. Там ты больше психологически затрачиваешься, а тут ты должен затрачиваться и физически, и психологически, и эмоционально — это намного сложнее.

— А Вы-то уже чётко видите, что, исходя из их возможностей, Вы придёте к конкретному, нужному Вам, результату?

— Я абсолютно точно это вижу. Я даже знаю, что это будет успех. Именно у них успех. После этой работы они перейдут в совершенно новое качество, и они, я думаю, даже пересмотрят какие-то свои работы, совершенно по-другому начнут к ним относиться… Я вижу: потенциал у актёров огромный. У меня в спектакле работают 20 человек, это очень сильный состав. Собрали талантливых, сильных, техничных. И главное — они хотят и стремятся. Как правило, в других театрах бывает: «Ой, давайте что-нибудь полегче! Ой, мы этого не можем!». А здесь я на труппу не могу жаловаться. Эти ребята могут поспорить с питерскими труппами по тому, как они умеют работать. В их работе я уверен, они сделают всё, что нужно.