ПЕРЕМИРИЕ

В 1991 году в «Пятом театре» шёл спектакль о Гражданской войне – «Мириам», поставленный Сергеем Рудзинским по пьесе Олега Юрьева. В одинокий дом молодой женщины врывались поочередно белый офицер, атаман, красный командир… То ли истории всё-таки свойственно повторяться, то ли в жизни театров есть свои ритмы, но спустя ровно тридцать лет на сцене «Пятого» снова Мария и воюющие друг с другом мужчины.

В спектакле Максима Кальсина «Перемирие», конечно, другие люди, другая война. Совсем близкое во всех смыслах противостояние в Украине, начавшееся семь лет назад и идущее по сей день. Пьеса написана свидетелем этих событий – филологом, критиком Алексеем Куралехом из Донецка в 2017 году. Художник-постановщик спектакля – Артём Агапов, художник по свету – Игорь Алабужин.

На тёмной авансцене прожектор высвечивает двух мужчин в форме – «укроп» Че Гевара и «сепар» Ной. Глядя в зал, украинский солдат и солдат Донецкой Республики рассказывают об ужасах войны. Каждый столкнулся со смертью и несправедливостью, каждого свои причины быть здесь. Герой Вячеслава Болдырева (Че Гевара) говорит взволнованно – в нём, пульсируя, «болит» память о погибшем от рук сепаратистов друге. И совсем иначе делится своими воспоминаниями Ной Евгения Точилова – голос спокойный, хрипловатый, идёт словно изнутри, обволакивая зал. Словно всё страшное, что было увидено и пережито, не разожгло огня ненависти. В этой разности интонаций героев как будто уже заложено некое противостояние их внутренних позиций, которое раскроется по ходу спектакля.

Герои расходятся по краям сцены, по своим «лагерям», к напарникам Шумахеру (Дмитрий Макаров) и Ахиллу (Василий Кондрашин). Пространство строгое и тёмное, чёрная сцена почти пустая – только большие камни-кирпичи, похожие на обугленные руины разрушенных зданий. Получив от своего начальства приказ восстановить дом на нейтральной полосе, два «укра» и два «сепара» неожиданно для себя встречаются в центре сцены. Враги должны бок о бок работать несколько дней, да ещё без оружия – ведь там, наверху, объявили перемирие. Такой вот «развод».

Не «развод», а испытание, или, если брать выше, – миссия. Спектакль, отсылающий к реальным локациям и актуальным событиям, раскрывается как притча. Действие с каждым эпизодом словно поднимается над конкретным военным конфликтом. На чёрном экране обозначаются словами сцены спектакля – день первый, день второй… У героев пьесы свои семь дней сотворения мира – мира как способа взаимодействия. Шанс научиться смотреть друг другу в глаза без ненависти и страха, делать одно дело, несмотря на взаимные и, казалось бы, непреодолимые претензии.

«Открывай, курва!» – кричит Ахилл, и в прямоугольнике яркого света, изображающем дверь, неспешно появляется Мария (Алёна Фёдорова), молодая беременная женщина. Обычная женщина, потерявшая мужа, и одновременно – та, библейская Мария, которой придётся рожать в хлеву, если не подлатать дом. Она спокойно и немного отстраненно воспринимает всё происходящее между мужчинами, как будто знает то, что им неведомо. И время от времени герои замечают в ней эту странную способность – угадывать их тайны, задавать неудобные вопросы. Алёне Фёдоровой удаётся существовать в двух регистрах – быть простой, органичной и в бытовых сценах, и в символичных. В лёгком белом платке она похожа на некого ангела последних времён, способного выслушать каждого без осуждения и ответить на вопрос Че Гевары: «В чём смысл?!»

«Мне рожать скоро, вот в чём», – говорит Мария. Но не верится Че Геваре, жёсткому идеалисту, что всё так просто. Герой Вячеслава Болдырева зачитывается воспоминаниями кубинского революционера и даже внешне похож на него. Уверенный, что изменить мир к лучшему поможет сила, он готов воевать ради своих представлений о правоте и справедливости. Че Гевара убеждает Ноя, что вся история, всё прошлое – это «кровь, грязь, скотство», и с презрением рассказывает о товарищах, предавших идеалы. И только ближе к финалу мы узнаем, что он и сам – предатель. Чувствуется в нём какой-то расчеловечивающий внутренний конфликт, который, может быть, пока не очень глубоко сыгран. Глядя на Че Гевару, невольно вспоминаешь героев Достоевского, для которых «книжные» идеи затмевали нравственное чувство, ведя к саморазрушению.

Напарник Че Гевары, деревенский работяга Шумахер, напротив, словно бы наделён природным талантом любви к живому. Герой Дмитрия Макарова обаятельный, характерный – это мужик запасливый и прижимистый, не упускающий возможности пообедать впрок. Он возит убитых солдат с передовой, но его мысли занимает жизнь, её простые радости и хлопоты: как там семья? Справляются с хозяйством? «Марыська та Мыхайло. Ось. Дывысь», – с гордостью и улыбкой показывает он Марии фото своих
детей, и от одного только говора возникает светлое, щемящее чувство. Одна из самых ярких сцен в спектакле – эпизод, где Шумахер принимает роды у коровы со знанием дела и заботой о скотине. Вместо коровы – прямоугольная деревянная конструкция, служившая героям и дверным проёмом, и колодцем. Несмотря на предельный лаконизм сценографии, эпизод получился эмоционально заряженным, интимным, тёплым.

В финале именно в вещмешке Шумахера оказывается мина, которую Че Гевара подложил в рюкзак Ноя. Мину заметил Ахилл и, так сказать, восстановил справедливость, вернув её «украм». И ничего, что он вот только смеялся и выпивал с Шуми, по закону военного времени этот поступок имеет свою логику. А Ахилл её знает, он на войне как дома: война его пьянит, и, как герою любимого фильма «Троя», ему легче сражаться, чем жить мирной жизнью. Ахилл в исполнении Василия Кондрашина вроде бы внешне прост: не отягощённый высокой моралью болтун и живчик, которому всё равно, у кого тырить сигареты, у чужих или своих. Нет ни целей, ни привязанностей. Но внутри – свербящая, тревожная потребность верить, что после смерти есть ещё что-то.

И если Ахиллу близок принцип «око за око», то Ной из тех, кто может этот принцип преодолеть. Он по сути миротворец – может обратиться с просьбой к врагу, вести с ним диалог, помочь, понять. Он тот, кто способен пожертвовать правотой и спасти от смерти чужака. Евгений Точилов играет так, что на всём протяжении спектакля ощущается внутренняя сила героя, цельность, твёрдость позиции. Для него, в отличие от Че Гевары, прошлое – это не сплошь боль и грязь, но и светящиеся, тёплые лица предков, почти как на картинах Рембрандта (такими в световой партитуре спектакля выглядят иногда и лица героев спектакля). Ной – тот, кто может показать путь к перемирию, к спасению. Сложный, не силовой путь, не дающий никаких гарантий.

Какими разными бы ни были герои, сближают их простые вещи – строительство дома, тайна рождения и смерти. В спектакле есть сцена, где внезапно Ахилл начинает говорить о Греции, Ной о ковчеге и ангеле, Че Гевара грезит об обетованной Аргентине, Шумахер – о возвращении домой. Бытовые звуки – мычание коровы, крики птиц и гудение насекомых, сменяет нарастающий шум волн (невидимого потопа?). То ли это видения подвыпивших мужчин, то ли голос подсознания, которое, как маяк, ведёт каждого «туда, где любят и ждут». На тот уровень бытования, где теряют значение всякие различия и распри.

Перемирие – понятие временное, за ним следует либо мир, либо возобновление боевых действий. В спектакле Максима Кальсина перемирие становится возможностью пройти испытание духа перед уходом в вечность, от которого не уклониться никому. Пусть на физическом плане продолжается война, где-то там – наверху – попытка построить мир, возможно, будет засчитана. И каждый, кто
преодолеет войну в себе, внесёт лепту в сотворение мира для других…